Погас свет, пошли титры, началось действие, потом фильм благополучно закончился, включили свет — и тишина. Сквозь эту ватную тишину до меня едва пробился голос председателя комиссии:

—…А вот и Владимир Павлович, режиссер «Амальтеи». Поприветствуем его! — услышал я окончание фразы и увидел руку, нацеленную точно мне в лоб.

Я обреченно поднялся с места.

Один хлопок, второй и сразу оглушающий грохот снежной лавины, сметающей горную деревушку. Деревушкой был я, ничего не понимающий и глупо озирающийся на зрителей, неудержимо аплодирующих мне и моему фильму. Они кричали с места, а председатель комиссии даже не пытался их остановить и успокоить.

Я слышал все эти восторги и благодарности, возвеличивание моего таланта, восхваления. Но смотрел в другой конец зала, где точно так же стояла Алина и смотрела на меня. Из такой дали я не видел, как она там, но представить мог. И думал о том — что я ей скажу после того, как нас отпустят из зала. Если отпустят…

Диплом нам все-таки вручили. С неформальной резолюцией: «За внесение новых идей в развитие документального кино».

Вот одно плохо — я так и не узнал, кем был Иван, который так нам помог. Он досмотрел фильм на общем просмотре и, когда включили свет, обнял меня при всех, махнул рукой и ушел, лишь прошептав «спасибо» на прощание.

Я пытался его найти, но не получилось. Мало ли Иванов на Земле и в космосе…

Санкт-Петербург, 2008

Дмитрий Никитин. Звездное пламя.

— Пять тысяч пятьдесят!

— Пять тысяч ноль!

— Четыре тысячи девятьсот!

— Четыре тысячи шестьсот пятьдесят!

Кельвинов или километров? Забавно, что показатели наружной температуры и глубины здесь совпадают. Но думать об этом не хотелось. Капсула набирала ход, убаюкивая мягким покачиванием. Брок закрыл глаза и проснулся, только когда вылетел в стыковочное гнездо парома, зависшего над жерлом энергоколодца. Отключил термококон и выбрался в шлюз. Ощущение, будто вышел после долгого плавания на берег, — весил он здесь вдвое больше, чем внизу, в ядре. Побрел по рубчатому пластику, не обращая внимания на лифт, предупредительно включивший сигнал готовности.

— Брок, зайди на мостик!

Назвать мостиком командный отсек — в этом весь капитан Зегерс с его флотской романтикой. Только курсирующий в раскаленной земной мантии «Файр Ривер» мало похож на морские корабли.

— Дорогой, мы тебя ждем! — голос Таи из следующего динамика.

Вот, дал уговорить взять в экспедицию жену. А ведь раньше мог спокойно поработать, пока шли наверх.

Заглянул вначале к связистам. Его отчет уже отправили в институт. Всегда боялся, что полученные при спуске данные пропадут, случись что с паромом. Что будет тогда с ним самим, Таей, экипажем, — Брок над этим не задумывался.

Последние «Глобал-ньюс». О геофизике — ничего. Только в самом конце: «Сотрудник Земсектора Института планетологии Уильям Болингброк впервые достиг ядра Земли». Две строчки, затерявшееся среди очередных успехов марсианских экспедиций, строительстве станции на Ганимеде, высадке на Эриде, подготовке Второй звездной… В экипаже «Капеллы» Брок неожиданно обнаружил бывшего однокурсника. В интервью тот подробно описывал свои чувства перед прыжком в неизвестное. С ума все сошли с этим космосом!

Кстати, не он первым достиг ядра. Первыми там были Лысенко и Попов. Потом Ямагато, Лоуренс и де Сильва. Ну а он сегодня добрался до слоя Лемана, то есть до границы внутреннего ядра. Четыре пятых расстояния до центра Земли.

На мостике о Броке, похоже, успели забыть. Капитан Зегерс водил длинным носом по изотермам и изобарам на экране сейсмокартографа. Тая болтала в углу с вахтенными офицерами. Запах кофе из автомата, мягкий свет, светлые панели. А вокруг на тысячи километров — сжатая чудовищным давлением каменная масса с температурой солнечной фотосферы. Кратчайший миг соприкосновения — и весь этот уютный уголок исчезнет без следа.

Брок невольно прислушался к разговору. Тая рассказывала о какой-то старой книге. В таких иногда бывали важные сведения о прошлых эпохах. Но Тая уверяла, что ценность книг не только научная.

— …будущий жених явится за ней на корабле… На парусном корабле. И эти паруса должны были быть алыми. Девушка каждый день стояла у моря и ждала — не появится ли на горизонте алый парус. И нашелся юноша, который узнал о предсказании и действительно приплыл на корабле с алыми парусами. Ну, это все равно как сейчас двигатель перестроить ракетолету. Представьте, вы полюбили девушку, а она мечтает увидеть катер с алым выхлопом. Что бы вы стали делать?

Один из вахтенных, молодой такой брюнет, наморщил лоб:

— Ну, если бы полюбил… Я лучше сразу пошел бы к девушке. Чего тянуть? И этот парень из книги… Ему бы тоже надо было просто поговорить.

— Да, наверное, так проще, — согласилась Тая. — Но тогда не было бы красивой истории.

Реабилитация после экспедиции проходила на морской зооферме Хуай Цилинь — полоске ослепительного кораллового песка между океаном и лагуной, разгороженной загонами. Броку нравилась простая жизнь морского пастуха. Ранним утром, после дойки, выводить ламантинов на подводные пастбища. Следить, чтобы морские коровы не забредали на трассы грузобарж — на спинах некоторых животных белели памятными знаками шрамы от винтов. Ну, а когда по-южному быстро опускались темные сумерки, стада гнали обратно. После ужина оставалось еще время посидеть с Таей на веранде их легкого бунгало. Слушать шелест пальм, любоваться ночным морем, что искрилось под яркими тропическими звездами.

Это был не просто отдых. Брок чувствовал, как в его голове, свободной от привычной каждодневной умственной нагрузки, вылеживается информация, неспешно и подспудно находит себе место в выстраиваемых логических цепочках. Потом все это предстоит оформить и проанализировать, превращая версии в обоснованные выводы, подходы к Общей теории ядра, создание которой еще не близкое дело… Но процессы в недрах Земли не понять без проникновения в самый центр. Можно до бесконечности строить гипотезы и догадки, простукивать и просвечивать земную сердцевину с сейсмостанций и спутников, но в конце все равно кто-то должен спуститься в самую глубокую глубину, чтобы узнать все ее тайны.

Брок, к неудовольствию Таи, начал набрасывать метки по следующему спуску. Откладывать его не имело смысла, а вот доклад в Институте мог и подождать, тем более, что докладывать, кроме предположений, было нечего. Значит, надо резервировать место уже на следующий рейс «Файр Ривер». И переоборудовать капсулу.

Этот день не задался с самого начала. Что-то барахлило в катере, и приходилось постоянно всплывать и перенастраивать его заново. Во время одного из всплытий в оставленном без присмотра стаде случилось ЧП. Молодой телок по дури залез на дне в какую-то проржавелую посудину и, естественно, там застрял. Брок плохо понимал язык сторожевых дельфинов-байцзи и не мог им объяснить — что надо делать. Пришлось нырять самому, вытаскивать из западни глупомордое создание. Дюгоныш, в результате, повредил заднюю ласту. Пара взрослых тащила его к лагуне, зажав между собой. Брок на катере то и дело ловил на себе осуждающий взгляд вожака. А впереди был неприятный разговор с дежурным ветеринаром.

После ужина капитан Зегерс попросил всех задержаться и зачитал с листка:

— Постановление Директората Планетологического института. Пункт первый. Одобрить предложенную Советом правительств Большую Марсианскую программу. Пункт второй. Приостановить Программу сверхглубоких геофизических исследований. Задействованное оборудование, включая тяжелые системы, демонтировать с последующим перебазированием на планету Марс. Подробней обо всем скажет администратор Днепров с базы Мелас.